На стенах висели дипломы на ее имя и пара гравюр с изображением старого Брайтона – на одной ипподром, на другой давно исчезнувший пирс.
Зазвонил телефон. Элисон наклонилась, взглянув на дисплей, взяла трубку, отрывисто бросила:
– У меня совещание, перезвоню. – Разъединилась и продолжила читать. Потом вдруг спросила, не поднимая глаз: – Ну, как у вас дела?
– Пока замечательно.
Элисон взглянула на него, Пью попытался удержать ее взгляд, но она мгновенно устремила его куда-то на край стола. Потянулась за какими-то бумагами, начала перелистывать печатные страницы, как бы что-то отыскивая.
– Как я понимаю, вам поручили старые незакрытые дела?
– Да.
На Элисон Воспер короткий облегающий черный жакет с белой блузкой, зашпиленной на горле серебряной брошью с опалом. Грудь, которую Пью старался мысленно представить, почти плоская. Она посмотрела на него и улыбнулась. Долгой, почти манящей улыбкой.
Пью мгновенно растаял. Начальница вновь опустила глаза и принялась листать бумаги.
Есть в ней что-то благоуханное, думал он. Не красавица, но очень привлекательна. Кожа молочно-белая, даже маленькая выпуклая родинка на шее – единственное пятнышко – выглядит интригующе. От цитрусового аромата духов в паху вспыхнул фейерверк. Чистая, сильная, властная женщина. Хочется обойти вокруг стола, сорвать с нее одежду, повалить на ковер.
При этой мысли возникла эрекция.
А она все смотрит в стол, перебирает чертовы бумаги!
– Очень рад снова вас видеть, – мягко сказал он, как бы о чем-то напоминая, подсказывая.
В ожидании выдержал паузу. Испытывает ли она то же самое, но просто робеет? Может быть, собирается предложить ему встретиться наедине в другом месте, выпить по рюмке. В каком-нибудь уютном местечке.
Можно было бы пригласить ее в свою квартиру у гавани. С чудным видом на яхты.
Элисон снова взялась за «Гардиан».
– Что-то ищете? – поинтересовался Пью. – О суссекской полиции пишут?
– Нет, – отмахнулась она. – Просто хочу быть в курсе ежедневных событий. – Потом, не поднимая глаз, спросила: – Полагаю, вы начали просматривать досье?
– Да, – кивнул он, – конечно.
– Убийства, подозрительные кончины? Давно пропавшие без вести? Другие невыявленные тяжкие преступления?
– Да.
Элисон перешла к «Телеграф», бегло просмотрела первую страницу.
Пью нерешительно смотрел на нее. Между ними стояла невидимая стена, и он совсем пал духом.
– Послушайте… я хотел спросить, нельзя ли поговорить с вами неофициально?
– Говорите.
– Ну, я знаю, что должен отчитываться перед Роем Грейсом, только меня это несколько беспокоит.
Элисон отложила газеты.
– Продолжайте.
– Вам, конечно, известно об исчезновении его жены, – продолжал Пью.
– Вся полиция помнит об этом, хотя прошло девять лет, – ответила Элисон.
– Ну, прошлым вечером я поехал поговорить с ее родителями. Они глубоко озабочены. Не уверены, что суссекская полиция проводила независимое расследование.
– Поясните.
– Хорошо. Дело вот в чем. Все это время единственным, ответственным за расследование, был сам Рой. По-моему, это неправильно. Я имею в виду, в Столичной полиции никогда так не делается.
– Дальше?
– Э-э-э… – Пью продолжил еще более елейным тоном: – Ее родителей это сильно смущает. Читая между строк, я бы сказал, они подозревают, будто Рой что-то скрывает.
Элен Воспер долго смотрела на него.
– А вы как думаете?
– Хотелось бы попросить у вас разрешения заняться этим в первую очередь. Предоставить мне свободный выбор любых следственных действий, которые я посчитаю необходимыми, чтобы копнуть глубже.
– Разрешаю. – Начальница кивнула и снова уткнулась в газету, отпустив Пью взмахом руки. Той, на которой было два кольца – одно с бриллиантом, другое обручальное.
Когда он встал, сексуальное возбуждение улеглось, сменившись совсем другим волнением.
Октябрь 2007 года
Идет час за часом, свет горит, вентилятор в вытяжке работает. В крошечной комнатке без окон Эбби потеряла счет времени. Неизвестно, то ли глубокая ночь, то ли утро. Во рту и в горле пересохло, желудок терзает голод, затекшее тело болит под тугими полосами липкой ленты.
Она тряслась от холода на ледяном сквозняке. Отчаянно хотелось высморкаться, прочистить заложенный нос. Ртом вообще вдохнуть невозможно. Эбби почувствовала приближение очередного приступа паники.
Чтобы успокоиться, постаралась дышать медленней. Возникало ощущение, будто она умирает, отделяется от тела, парит над ним. Как будто связанная обнаженная женщина уже не она, а другая.
Она умерла.
Сердце колотится, стучит кузнечным молотом. Попыталась сказать что-нибудь самой себе, слыша в горле глухое мычание. Я еще жива. Слышу, как бьется сердце.
Пластырь на лбу врезается в мозг. Глаза слипаются, взгляд не фокусируется. Вдруг тело покрылось холодным потом от ударившей в голову мысли: вдруг он ушел и оставил ее… умирать?
При первом знакомстве казалось, что его жестокость – точно так, как у Дэйва, – простое бахвальство, бравада, старание держаться на равных с дружками-гангстерами. Однако как-то ночью, когда они были вместе, он поймал паука в ванне, прижег сигаретой ножки и бросил живым в стеклянную банку умирать от голода и жажды.
Сообразив, что Рики вполне может сделать с ней то же самое, Эбби с новой силой принялась ворочаться в путах.
Паника усилилась.
Сгустилась.
Надо помнить – это просто приступ страха. Я не умираю. Не отделяюсь от тела. Произношу слова.