Эм-Джей остановил машину, подняв клубы пыли.
– Добро пожаловать в рай.
Они поцеловались. Через несколько минут выбрались из машины. Кругом полная тишина и жара. Похрипывает автомобильный двигатель. Где-то свистнул шалашник – йо-хо! – и сразу умолк. Далеко внизу журчит вода, а еще дальше под жгучим полуденным солнцем высятся голые коричневые холмы с редкими акациями и эвкалиптами. Тишина столь полная и напряженная, что кажется, будто они одни на планете.
– Боже, – молвила Лиза, – до чего красиво.
Зажужжала муха, она отмахнулась от нее, потом от другой.
– Милые старые мухи, – пробормотал Эм-Джей. – Точно то самое место.
– Они тебя явно помнят! – воскликнула Лиза, когда ей на лоб села третья муха.
Эм-Джей ее игриво шлепнул, быстро замахал рукой перед лицом, отгоняя налетающие стаи. Обхватил Лизу за плечи, повел сквозь кусты.
– Здесь мы обычно привязывали каноэ.
Девушка взглянула вниз с крутого, заросшего папоротником песчаного склона – естественного стапеля на реке, текущей на добрых тридцать ярдов ниже. Вода тихая, как в мельничной запруде. На поверхности сидят стрекозы, питаясь комариными яйцами и личинками, другие кружат чуть выше. В водной глади четко, в резком фокусе отражаются кусты на дальнем берегу.
– Ух! – воскликнула она. – О-о-ох!.. Потрясающе!
Заметила белые вешки, расставленные по всему склону. На каждой черные знаки.
– Когда я был маленький, – сказал Эм-Джей, указывая на верхнюю вешку, – уровень воды доходил вот досюда.
Лиза насчитала ниже еще восемь вешек.
– Вода так сильно упала?
– Старое доброе глобальное потепление, – объяснил он.
Потом она увидела палаческую веревку с петлей, привязанную к обвисшей ветке дерева, толстой, как слоновья нога.
– Мы отсюда ныряли, – вспомнил Эм-Джей. – Вода была совсем близко.
Теперь до нее не меньше пяти ярдов.
Он стащил с себя футболку.
– Пошли?
– Давай сперва палатку поставим.
– Черт возьми, Лиза, мы с ней весь день провозимся. Я изжарился! – Эм-Джей продолжал раздеваться. – И мухи воду не любят.
– Попробуешь воду, скажешь, тогда я подумаю.
– Трусиха!
Лиза рассмеялась. Эм-Джей постоял голышом и исчез в кустах. Через несколько секунд появился в поле зрения, карабкаясь по ветке к веревке, казавшейся в высшей степени ненадежной, добрался, перевернулся, вцепился в нее.
– Осторожно! – воскликнула Лиза, внезапно встревожившись.
Держась одной рукой, Эм-Джей ударил другой себя в грудь, завопил, как Тарзан, стал раскачиваться над водой, чуть не задевая поверхность голыми пятками, оторвался и плюхнулся с громким плеском.
Лиза с тревогой приглядывалась. Эм-Джей вынырнул и затряс головой, откидывая с лица мокрые волосы.
– Здорово! Иди сюда, детка!
Снова нырнул, поплыл, сделал пару мощных гребков, вдруг резко вздернул голову.
– Черт побери!.. О-ох, проклятье… Ногу ушиб…
Лиза рассмеялась.
Эм-Джей нырнул, как утка, и тут же в панике выскочил на поверхность.
– Вот хреновина, – выдавил он. – Там машина! Машина на дне, чтоб мне провалиться!
11 сентября 2001 года
Лоррейн смотрела на экран, онемев, не веря собственным глазам, забыв о незажженной сигарете в пальцах. Молодая репортерша поспешно что-то тараторила в камеру, видимо не имея понятия о рушившейся в нескольких сотнях ярдов позади нее Южной башне.
Башня падала с неба, складываясь внутрь с фантастической аккуратностью, как бы показывая самый ловкий в мире фокус. Репортерша захлебывалась, а у нее за спиной под градом камней, в клубах пыли исчезали машины и люди. Другие со всех ног бежали по улице прямо на камеру.
Ох, Господи Иисусе, неужели не замечает?
Журналистка, ничего не видя, продолжала репортаж или повторяла то, что ей наговаривали в наушник.
«Оглянись!» – мысленно завопила Лоррейн.
Наконец репортерша оглянулась, и сценарий сразу полетел к чертям. Пошатнувшись в ошеломлении, женщина сделала шаг в сторону. На нее налетели мчавшиеся со всех сторон люди. Грибовидная туча высотой до неба, шириной во весь город, накатывалась лавиной. Вытаращив глаза от ужаса, репортерша пробормотала еще несколько слов, которых никто не услышал, как будто отсоединился кабель, потом на экране закрутились серые тени – волна накрыла телекамеру.
По-прежнему в бикини, Лоррейн слышала разнообразные крики. Дергавшаяся ручная камера показывала, как сыплющаяся масса стальных конструкций, стекла и камня крушит красно-белую пожарную машину – сбивает лестницу, продавливает посередине, словно ребенок раздавливает ногой игрушечный пластмассовый грузовичок.
Женский голос кричал и кричал:
– Боже мой, боже мой, боже мой!..
Секундная темнота, потом снова изображение с ручной камеры – молодой человек, прихрамывая, тащит за собой женщину, прикладывая к ее лицу окровавленное полотенце, торопится уйти от настигающей сзади тучи.
Дальше пошла передача из студии. Появился ведущий, мужчина за сорок в пиджаке и галстуке. Все, что Лоррейн уже видела, мелькало на мониторах за его головой. Он был мрачен.
– Нам сообщают, что Южная башня Всемирного торгового центра обрушилась. Через несколько минут мы вас ознакомим с последними известиями о ситуации вокруг Пентагона.
Лоррейн попыталась раскурить сигарету, но рука так тряслась, что зажигалка упала на пол. Ждала, ни на миг не сводя глаз с экрана, чтобы не просмотреть Ронни. Возбужденные женщины продолжали выкрикивать что-то невразумительное. Симпатичная журналистка, стиснув микрофон, стояла на фоне густого черного дыма с оранжевыми языками пламени, сквозь который едва виднелись очертания низких крыш Пентагона.